Смертельный танец - Страница 70

Я глядела в это красивое, улыбающееся лицо и вспоминала. Я была укушена Мастером вампиров, и рану чистили святой водой. Это было словно кожу жгли раскаленным тавром, будто вся кровь в теле превратилась в кипящее масло. Я блевала, вопила и считала себя очень сильной, что вообще не потеряла сознание. Это был один укус и один день. Если на тебя капают кислотой, пока не умрешь, – этот способ смерти входит в пятерку самых нежелательных.

А что стало с девушкой, с Джулианной?

Ее сожгли как ведьму.

А где же вы были?

Я плыл на пароходе, хотел навестить мать. Она умирала. Я уже возвращался, когда услышал зов Ашера. Успеть вовремя я не мог. Клянусь всем святым и грешным, я пытался. Ашера я спас, но он меня никогда не простил.

Он не мертв? – спросила я.

Нет.

Он сильно пострадал?

Пока я не видел Сабина, я думал, что у Ашера самые жуткие раны, какие только может пережить вампир.

А зачем вы повесили картину, если она так тревожит вас воспоминаниями?

Он вздохнул, посмотрел на меня.

Ашер прислал мне ее в подарок, когда я стал Мастером города. Мы были компанией, почти семьей. С Ашером мы были друзьями, оба Мастера, оба почти одной силы, оба влюблены в Джулианну. Она была преданна Ашеру, но я тоже пользовался ее благосклонностью.

Имеется в виду menage a trois?

Он кивнул.

И Ашер не затаил злобу?

О нет, он ее не таит. Если бы позволил совет, он бы явился сюда вместе с этой картиной и со своей местью.

Убивать вас?

Жан-Клод улыбнулся:

Ашер всегда тонко чувствовал иронию, ma petite.Онпросил у совета вашей жизни, а не моей.

У меня глаза полезли на лоб:

Что я ему сделала?

Я убил его слугу, он убивает, моего. Справедливость.

Я пялилась в это красивое лицо. Потом спросила:

Совет отказал?

Разумеется.

А много у вас еще врагов?

Жан-Клод слабо улыбнулся:

Много ma petite, но в городе сейчас ни одного из них нет.

Я смотрела на улыбающиеся лица на картине и не знала, как сформулировать, но все равно сказала:

Вы здесь так молоды.

Физически я тот же, ma petite.

Я покачала головой:

Может быть, «молоды» – неточное слово. Может быть, наивны.

Он улыбнулся:

Когда писалась эта картина, ma petite, этим словом меня уже тоже трудно было бы назвать.

Ладно, понимайте как хотите.

Я посмотрела на него, изучая черты лица. Он был красив, но было у него в глазах нечто, чего не было на картине, какая-то глубина скорби – или ужаса. Что-то, для чего у меня нет слова, но все равно оно было. Пусть у вампиров не образуются морщины, но прожить пару столетий – это оставляет след. Пусть это даже будет тень в глазах, резкость в углах рта.

Я повернулась к Джейсону, все еще валявшемуся в кресле.

Он часто дает уроки истории?

Только тебе, – ответил Джейсон.

А ты никогда не спрашиваешь?

Я – домашний волк, вроде собаки. Ты же не станешь отвечать на собакины вопросы?

И тебе это безразлично?

Джейсон улыбнулся:

Что мне за дело до картины? Женщина эта умерла, так что секса у меня с ней не будет. Так какая мне разница?

Я ощутила, как Жан-Клод пронесся мимо меня, но не могла проследить глазами. Рука его мелькнула размытой полосой. Кресло загремело на пол, вывалив Джейсона. У него изо рта текла кровь.

– Никогда о ней так не говори.

Джейсон поднес ко рту тыльную сторону ладони и отнял, окрашенную кровью.

Как прикажете.

Он стал слизывать кровь с руки длинными движениями языка.

Я переводила взгляд с одного на другого.

Вы оба психи.

Не психи, ma petite, всего лишь не люди.

Быть вампиром – это еще не дает вам право бить по мордам направо и налево. Ричард так не делает.

Потому-то он и не сможет держать стаю.

Что вы хотите этим сказать?

Даже если он пожертвует принципами и убьет Маркуса, ему не хватит жестокости запугать остальных. Ему будут бросать вызовы снова и снова. Если он не начнет убивать всех подряд, то сам погибнет.

Давать по морде – это не поможет остаться в живых.

Поможет. Пытка тоже хорошее средство, но здесь у Ричарда кишка тонка, боюсь.

У меня кишка тонка.

Но вы наваливаете горы трупов, ma petite. Убийство – лучший из способов сдерживания.

Слишком я была усталая для таких разговоров.

Сейчас четыре тридцать утра. Я хочу лечь.

Жан-Клод улыбнулся:

Что такое, ma petite? Обычно вы не стремитесь в постель так охотно.

Вы меня поняли.

Жан-Клод скользнул ко мне. Он до меня не дотронулся, но стоял так близко и смотрел на меня.

Я совершенно точно вас понял, ma petite.

У меня запылали щеки. Слова были невинны, но звучали они у него интимно и неприлично.

Джейсон поправил кресло и встал, слизывая кровь из угла рта. Он ничего не сказал, просто наблюдал за нами, как хорошо обученный пес, видный, но неслышный.

Жан-Клод шагнул назад. Я ощутила его движение, но глазами не уследила. Всего пару месяцев назад это выглядело бы как магия, будто он исчез в одном месте и появился в другом.

Он протянул мне руку:

Пойдемте, ma petite. Удалимся на дневной покой.

Мне случалось уже держать его за руку, так чего же я осталась стоять и глазеть, будто он предлагал мне запретный плод, который лишь попробуй – и все переменится навсегда? Ему было почти четыреста лет. Лицо Жан-Клода из всех этих долгих лет улыбалось мне, и он сам стоял рядом с почти той же улыбкой. Если мне еще нужно было доказательство, я его только что получила. Он ударил Джейсона, как собаку, которая его рассердила. И все равно был так красив, что дыхание перехватывало.

Мне хотелось взять его руку. Погладить красную рубашку, исследовать овал голой кожи. Сложив руки на животе, я покачала головой.

Он улыбнулся настолько широко, что чуть показались клыки.