Смертельный танец - Страница 72

Если бы в соседней комнате на кровати лежал Ричард, я бы сегодня влезла к нему под одеяло. Но это не был Ричард, а когда Ричард приедет, мы будем с ним спать в кровати Жан-Клода. Как-то чертовски неудобно впервые заниматься сексом в кровати своего другого кавалера. Но тут не только мальчики страдали от сексуального напряжения – меня тоже затягивало.

Прав ли был Ричард? Только ли нечеловеческая природа любовника удерживала меня от того, чтобы лечь в постель с Жан-Клодом? Нет. По крайней мере, мне хотелось так думать. А с Ричардом? Увы, но ответ – да.

Я умылась и не смогла удержаться от взгляда на себя в зеркало. Макияж чуть поблек, но подведенные ресницы все еще сильно выделяли мои большие и темные глаза. Тени почти сошли, помады уже и следа не осталось. В сумочке у меня лежал тюбик помады, и хоть ее-то я могла бы подновить. Да, но это значило бы признать, будто мне не безразлично, как я выгляжу перед Жан-Клодом. А мне действительно небезразлично, и это больше всего пугает. Я не стала мазать губы и вышла в спальню как была, и пусть думает, что хочет.

Он оперся на локоть, глядя на меня, выходящую из дверей.

Ma petite, вы красивы.

Я покачала головой:

Хорошенькая – еще готова согласиться, но красивая – нет.

Он склонил голову набок, пустив волосы волной на плечо.

И кто же вам сказал, что вы не красивы?

Я прислонилась к двери.

Когда я была маленькой, мой отец часто подходил к матери сзади, обнимал за талию, зарывался лицом в ее волосы и спрашивал: «Как сегодня себя чувствует самая красивая женщина в мире?» Это он говорил не реже раза в день. Она смеялась и просила его не говорить глупости, но я была с ним согласна. Для меня она была самой красивой женщиной в мире.

Она была вашей матерью, а девочки всегда очень высокого мнения о матерях.

Может быть, но через два года после ее смерти папа снова женился. Женился на Джудит, а она была светловолосая, синеглазая и совсем не похожа на мою мать. Если он действительно считал, что мама была самая красивая женщина в мире, зачем он женился на какой-то нордической снежной принцессе? Почему не выбрал женщину маленькую и смуглую, как моя мать?

Этого я не знаю, ma petite, – сказал Жан-Клод вполголоса.

У Джудит была дочь на два года моложе меня. Потом у них родился Джош, и он был блондинистый и синеглазый, как все они. Я на семейных фотографиях – как темное пятно, попавшее по ошибке.

У вас почти такая же белая кожа, как у меня, ma petite.

Но волосы и глаза у меня мамины. Волосы не просто темные, они черные. Одна женщина даже спросила у Джудит прямо при мне, не приемыш ли я. Джудит ответила – нет, дочка мужа от первого брака.

Жан-Клод соскользнул с кровати, пошел ко мне, и мне пришлось опустить глаза к полу. Очень хотелось, чтобы меня обняли, утешили. Будь это Ричард, я бы пошла к нему. Но это не был Ричард.

Жан-Клод взял меня за щеку и поднял мое лицо к себе, заставляя глядеть.

Я прожил более трехсот лет. За это время понятие о красоте менялось много раз. Полногрудые, сухощавые, высокие, низенькие, стройные, круглые – все это в свое время считалось вершиной красоты. Но за все этитриста лет, ma petite, я никогда никого так не желал, как желаю вас.

Он наклонился ко мне, и я не отодвинулась. Его губы коснулись моих в осторожном поцелуе.

Он шагнул ко мне, и наши тела сдвинулись, и я остановила его, положив ему руку на грудь, но коснулась его обнаженной кожи. Пальцы скользнули по гладкости крестообразного шрама. Я тут же сдвинула руку – и под ней забилось его сердце. Немногим лучше.

Его дыхание щекотало мне шею, когда он шепнул:

Скажите «нет», ma petite, и я остановлюсь.

Горло перехватило так, что лишь с третьей попытки я смогла выговорить:

Нет.

Жан-Клод шагнул назад, лег на спину, как лежал раньше, опираясь на локти, ноги ниже колен свисали с кровати. Он глядел на меня – очевидно, подначивал подойти к нему. Я так думаю.

Не такая я дура. В какой-то темной глубине души жило искушение. У вожделения логики меньше, чем у любви, – иногда, но с ним легче бороться.

Я так долго изображал ради вас смертного. В марте, когда вы держали мое обнаженное тело, когда вы поделились со мной кровью, я надеялся, это будет поворотный пункт. Что вы сдадитесь своему желанию и признаетесь себе в своих чувствах ко мне.

Щеки мне залила горячая краска. Не было у меня приличного оправдания за столь далеко зашедшую любовную игру. Да, я проявила слабость, я виновата.

Я дала вам кровь, потому что вы умирали. Вы сами знаете, что иначе я бы ни за что этого не сделала.

Он глядел на меня, и это не был вампирский фокус – то, что заставило меня отвернуться. Это была чистейшая честность, которой я никогда у него в глазах не видела.

Теперь я это знаю, ma petite. Когда мы вернулись из Брэнсона, вы бросились в объятия Ричарда, как на спасательный круг. Мы продолжали встречаться, но вы от меня отдалились. Я это чувствовал и не знал, как этому помешать.

Он сел на кровать, положив руки на колени. На лице его отразились недоумение и досада.

Никогда ни одна другая женщина не отказывала мне, ma petite.

Ну и самомнение! – рассмеялась я.

Это не самомнение, ma petite, это правда.

Я прислонилась к двери ванной и попыталась себе представить.

Ни одна за триста лет ни разу не сказала вам «нет»?

Вам в это трудно поверить?

Если я могу, то и они могли.

Он покачал головой:

Вы сами не понимаете, насколько у вас сильная воля, ma petite. Потрясающая сила воли, вы даже не представляете себе насколько.

Если бы я рухнула вам в объятия при первой встрече или даже при двенадцатой, вы бы меня уложили в постель, попили крови и бросили.